ПРЕДИСЛОВИЕ

Глава IX ПЕРЕПЛЕТАЮЩИЕСЯ  НИТИ ОСТРОВНОЙ  ЖИЗНИ

Находка новой ящерицы вдохнула в меня силы, и я, не обращая внимания на все свои болячки, бодро двинулся дальше. Странный народ натуралисты! Ка­ким пустякам они способны радоваться! До лагуны Кристоф оставалось еще не меньше четырех миль, но я так воспрянул духом, что решил обязательно зано­чевать у останков нашего суденышка.

К закату я добрался до группы коралловых доми­ков с крышами из пальмовых листьев. Там я набрал пресной воды из бочки, выставленной под водосточный желоб. Вода была темно-коричневая, почти кофейного цвета, кишела личинками москитов и на вкус оказа­лась препротивной. Но все же лучше что-нибудь, чем ничего, и я наполнил флягу до краев.

Я сделал привал, поел, вымыл ноги в яме, зали­вавшейся во время приливов морской водой. Я почув­ствовал усталость, настроение у меня испортилось. Ра­дость по поводу находки новой ящерицы уже прошла, сказывалось напряжение перехода по скалам Вавило­на и зыбкому песку. И тут снова, как это уже раз слу­чилось со мною в болоте, куда я попал, гоняясь за колпицами, у меня мелькнула мысль: распространение ящериц — неужели это так важно, чтобы ради этого отдавать себя на съедение москитам, изнывать от жа­ры, пить вонючую воду и довольствоваться одной бан­кой мясных консервов в день? Мне вспомнилось, как однажды, читая лекцию перед студентами, я между прочим заявил: если экспедиция правильно организо­вана, участники гарантированы от всяких злоключе­ний. Вот и сиди теперь босой, в пятидесяти милях от базы, без всякой пищи, с одной фляжкой воды шоко­ладного цвета!  Я невесело усмехнулся...

Луна уже около часу висела в вебе, когда я доко­вылял до лагуны Кристоф и взобрался на отвесную скалу перед «Василиском». Мой когда-то прекрасный парусник лежал на боку, зарывшись в песок, уже не­досягаемый для волн. Луна мягким светом заливала его палубу, и на минуту мне показалось, что он почти не поврежден. У меня перехватило горло, я соскользнул с крутого откоса и тут только увидел, что сталось с па­русником: в бортах зияли большие пробоины, палуб­ный настил был во многих местах проломлен и доски свисали внутрь. Мачта была сломана у самого основания, бушприт висел под каким-то нелепым уг­лом. В массивном дубовом борту зияла большая дыра, в которой торчал кусок ветвистого коралла. Сквозь развороченную палубу я залез внутрь и увидел хаос нагроможденных досок, кучи наваленного дерева. Где стол, книжные полки, койки? В полумраке я разглядел следы, оставленные топором вокруг тех мест, где когда-то находились бронзовые обкладки иллюминаторов и другие металлические детали.

Я выбрался наружу и вернулся с коробкой спичек. Собрав две кучи мелких щепок и планок, одну в углу разбитой каюты, другую в трюме, я поджег их. Вскоре стало так жарко, что мне пришлось отойти подальше. Я долго стоял на берегу, глядя, как огонь рвется к не­бесам. Высушенное солнцем дерево быстро разгоре­лось, и вся внутренность судна запылала ярким пла­менем. Берег на несколько ярдов в окружности оза­рился багровыми отблесками. Крабы-призраки, за­стигнутые пожаром, поспешно отступали и прятались в норы, отбрасывая длинные, колышущиеся тени.

С вершины откоса я наблюдал, как пламя уничто­жает судно. По мере того как обугливались шипы, од­на за другой отлетали доски и, разбрасывая каскады искр, дымясь, падали на песок. Палубный настил вспыхнул сразу и обрушился, обнажив каркас из шпангоутов и бимсов. Крепкий дуб горел, яростно тре­ща и взрываясь. Пламя охватило форштевень и руб­ку и, раздуваемое ветром, с ревом перекинулось на массивную корму.

Оглавление