ПРЕДИСЛОВИЕ

Глава V ЖИЗНЬ  НА  ОСТРОВЕ

Это была шхуна, захо­дившая на остров на несколько часов раз в полмесяца. Рейсами этой шхуны да редкими визитами кораблей голландской пароходной компании или случайных яхт ограничивались связи Инагуа с внешним миром. С упав­шим сердцем я уселся на стул и застучал по клавишам ржавой пишущей машинки.

Трудно было сознаться в неудаче, но еще труднее признать, что ей нет оправдания. Только крайним утом­лением после шторма молено объяснить то, что мы отказались от несения вахты, когда легли в дрейф у незна­комых берегов. Что я мог сказать в свое оправдание? Я описал все как можно проще. В тот вечер, когда ушла шхуна, меня охватило глубокое уныние, почти депрессия, которую я не мог преодолеть. Даже прибой, эхом отда­вавшийся от стен хижины, нагонял на меня тоску. Но еще хуже мне стало несколько недель спустя, когда я провожал прощальным взглядом белую фигуру Колмана, стоявшего на палубе парохода, зашедшего на остров по пути на север. Уоли вызвали домой. Он был веселым спутником, и мне было очень жаль расставаться с ним. В ту ночь наша маленькая хижина казалась особенно пустой; ветер дул сильнее обычного, завывая в листьях крыши и задувая лампу; пришлось поставить ее пониже и завесить парусиной. Впоследствии мне один только раз довелось испытать подобное гнетущее чувство тоски; это было, когда я искал гнездовья фламинго. Часами я лежал без сна, ворочаясь на койке и прислушиваясь к шороху листьев и глухому, монотонному гулу прибоя.

Тем не менее я не мог долго унывать: слишком хо­рошо было на Инагуа и слишком много было у меня ра­боты. Жизнь в одиночку, хотя порой она и была для меня сущей пыткой, начала приобретать характер увлекатель­ного приключения. Уже на поляне, где стояла наша хи­жина, происходило много интересного. Стенами хижины владели круглопалые гекконы, крохотные коричневые ящерицы, легко помещавшиеся внутри моего перстня. Их микроскопические лапки с пятью пальцами, как явствует из названия, снабжены липкими подушечками, позволяю­щими ящерице ползать, подобно мухе, вверх ногами по самому гладкому потолку.

Одна из ящериц (это была дама) поселилась в щели лабораторного стола и снесла там гладкое, твердое яичко. Меня поразило, что яйцо по диаметру было боль­ше самой ящерицы. Каким образом ящерица с талией в полсантиметра могла отложить яйцо такого же разме­ра оставалось для меня загадкой до тех пор, пока я не развел целое семейство таких ящериц и не увидел клад­ку яиц. Сидя, словно акушер, перед банкой с ящерица­ми я обнаружил, что в момент кладки яйца его скорлупа совершенно мягкая, словно кожаная, и лишь четверть часа спустя она твердеет, окрашивается в нежно-розовый цвет и яйцо становится круглым. Я. положил крохотные яички в надежное место и в течение двух месяцев каж­дый вечер проверял их. Наконец первый дрожащий мла­денец проделал аккуратное отверстие в стенке своей тюрьмы и вышел навстречу судьбе, готовый решать все те сложные проблемы, которые ставит жизнь перед взрослой ящерицей. У этих самых мелких на земле пре­смыкающихся родители не заботятся о своих отпрысках, не нянчатся с ними,; не тратят драгоценного времени на их обучение и воспитание. В день бракосочетания яйцо обеспечивается всеми учебными пособиями, которые по­надобятся детке. Провидение не забывает далее ничтож­нейших созданий природы.

Оглавление