ПРЕДИСЛОВИЕ

Глава V ЖИЗНЬ  НА  ОСТРОВЕ

ни    мето­дически  оправляли на  себе перышки,  тонко и  пронзи­тельно чирикая и не обращая   на   меня   ни   малейшего внимания. Даже когда я снова взял их в руки, они не сопротивлялись, а спокойно лежали у меня на ладони. Это было нечто новое в моей орнитологической практи­ке: никогда прежде я не видел, чтобы дикое существо так доверчиво относилось к человеку.  Немного погодя я   открыл   дверцу   клетки    и  выпустил   колибри.   Они вспорхнули под самую   крышу   и стали   носиться   там взад-вперед. А как только я сел на стул, они, казалось, забыли о моем существовании. Я откинулся на спинку стула и стал за ними наблюдать.

Один, усевшись, на стропило, поправлял перышки, как вдруг второй отлетел в дальний конец комнаты и очертя голову ринулся на него, ударом сбросил против­ника со стропила, но пострадавший тотчас же оправил­ся и сам перешел в наступление. Оба, казалось, горели ненавистью, и вся хижина наполнилась их яростным гу­лом. Они метались, пища и пронзительно вскрикивая. Потом, к моему величайшему удивлению, они заключи­ли перемирие и, усевшись рядышком на балке, снова принялись за свой туалет. Ни я, ни открытая дверь их не интересовали. Затем драка, если это действительно была драка, возобновилась. Их столкновения были ужасны: колибри устремлялись друг на друга из проти­воположных углов хижины и сшибались, роняя перья и шумя крыльями. Потом снова наступило перемирие.

Так прошло полчаса — они все не унимались. Я едва не свернул себе шею, наблюдая за ними; вскоре мне по­надобилось выйти. Я оставил дверь открытой, подперев ее, чтобы колибри могли улететь. Вернувшись, я напрас­но пытался обнаружить  пташек  под крышей — их  там не было. Мой взгляд случайно упал на койку:  на ней лежал крошечный комок перьев. Колибри был жив, но очень слаб. Его лапки  судорожно дергались, из  длин­ного, раскрытого клюва свисал язык. Не обнаружив на перьях крови, я расправил его крылья,   чтобы   посмот­реть, не сломаны ли они; крылья были целы, и я их сно­ва сложил. Вскоре колибри подобрал язык и начал ти­хонько попискивать. Этот писк трудно описать; пожалуй, больше всего он похож на писк маленьких полевых мы­шей. Я погладил птицу, вынес ее на солнце, к большой опунции, и поставил лапками на край большого желтого цветка. Сначала она покачивалась, как пьяная, но по­степенно обрела  равновесие.  Погрузив  клюв в  цветок, она глотнула раз, другой, отдохнула, потом попила еще, вяло развернула крылья, пролетела между двумя какту­сами и скрылась из виду.

 

Оглавление